Московский пророк из «дома скорби»
Как сообщали газеты, 6 сентября 1861 года отошел ко Господу Иван Яковлевич Корейша – самый известный после Василия Блаженного московский юродивый.
Ивану Яковлевичу было 77 лет, последние 40 из которых он провел в Преображенской больнице для душевнобольных, куда к нему каждый день съезжались посетители со всей российской империи.
«К нему ездили не только румяные жирные купчихи на таких же сытых лошадях, но и сенаторы в звездах на орловских рысаках, отставные генералы с представительными генеральшами, особы духовного звания. В святость его и прозорливость беспрекословно верило почти все московское население. Иван Яковлевич помещался в огромной комнате, стены которой от пола до самого потолка были сплошь обвешаны иконами и подсвечниками с горевшими круглыми сутками свечами. Сухощавый пророк с широким приплюснутым лицом обычно лежал на полу пузом вверх, прикрывшись грязным, с множеством сальных пятен одеялом, и жевал табак. Господа и дамы пили грязную воду, которую пророк предварительно размешивал пальцами, целовали его сухонькую ладошку, истово молились, стоя на коленях и прикладываясь лбом к загаженному полу, — лишь бы предсказывал без подвохов и обману»,
- так прием посетителей «доморощенным пророком» описывается в книге Михаила Вострышева «Московские обыватели» (гл. «Доморощенный пророк. Юродивый Иван Яковлевич Корейша»), которого автор называет между прочим и самым «башковитым» из московских юродивых, так как Корейша закончил Смоленскую духовную семинарию, где потом несколько лет преподавал.
«Солидные-то люди, которые себе добра-то желают, за всякой малостью ездят к Ивану Яковличу, в сумасшедший дом, спрашиваться; а мы такое важное дело да без совета сделаем!»,
- с укоризной говорит своему сыну, решившему жениться, не посоветовавшись с юродивым, вдова Павла Петровна Бальзаминова - героиня пьесы Александра Островского «Женитьба Бальзаминова», написанной летом того же 1861 года.
И «солидные люди», действительно, ездили за советом в сумасшедший дом… Как сообщается в книге Михаила Вострышева, слава о московском пророке была столь велика, что император Николай I самолично посетил его, путешествуя по своим обширным владениям:
«Правда, осталось в тайне: плевал Иван Яковлевич в царствующую особу или вел себя посдержаннее — беседа двух знаменитостей происходила с глазу на глаз. Известно только, что Николай Павлович вышел от Ивана Яковлевича пасмурный и взволнованный.
«Теперь и мне положено», — решил граф Закревский, прознав про царский визит, и поспешил представиться московскому оракулу. Но генерал-губернатор не обладал осторожностью своего державного повелителя и вошел к Корейше, блестя начищенными орденами и величавым взглядом, в сопровождении многочисленного больничного начальства и изрядной толпы благотворительных особ.
Доморощенный пророк неспешно поднялся со своего ложа, повернулся к начальнику Москвы задом и, степенно прохаживаясь перед строем ввалившихся в его обитель господ и дам, повел речь в высоком штиле:
— Глуп я, други вы мои милые, совсем глуп! Залез на верхушку да и думаю, что выше меня уж и нет никого. Дочь я себе вырастил на позор, одна она у меня, и, кроме стыда, нет мне от нее ничего. Шляется, как потаскушка, а я, дурак, и унять ее не могу. Где уж мне, дураку, другими править, коль и сам с собой управиться не умел: навешаю себе на грудь всяких цацек да хожу, распустив хвост, как петух индийский. Только тогда, видно, опомнюсь, как кверх ногами полечу.
Оконфузившийся граф старался делать вид, что не понимает намеков своего двойника, но все же не удержался и заспешил прочь. У самого порога он сумел пересилить себя, задержался на миг и, окинув больного презрительным взглядом, хладнокровно спросил:
— Чем хвораете?
Корейша все с тем же важным генерал-губернаторским видом приблизился к генерал-губернатору, важно оглядел его, заложив большой палец правой руки за обшлаг грязного халата, и торжественно сообщил:
— Пыжусь все, надуваюсь, лопнуть собираюсь.
Граф выскочил из комнаты пророка вне себя от злобы и жажды мести. Но, как говорит народ, с дурака взятки гладки, а потому пришлось убираться восвояси несолоно хлебавши. И уже скакали во все концы Москвы вести о забавном происшествии».
В день блаженный обычно принимал от шестидесяти до ста человек. Преображенская больница, по сути, существовала за счет Корейши – в нее от жертвователей приходили деньги, провизия, одежда, лекарства. Финансовые средства направлялись на благоустройство больницы, в которой появились музыкальные инструменты, бильярд, книги и прочие вещи, которые в иных лечебницах не водились.
По свидетельствам очевидцев, угоднику Божию заранее был открыт Господом день его перехода в мир иной: утром 6 сентября 1861 года Иван Яковлевич попросил священника, чтобы приготовил его к переходу в загробную жизнь. После приобщения Святых Тайн изнемогающий страдалец был немедленно особорован святым елеем, и в начале третьего часа дня священник прочел над ним отходные молитвы. Последние слова великого старца были: «Спаситеся, спаситеся, спасена буди вся земля!».
Узнав о смерти блаженного, ныне причисленный к лику святых митрополит Московский Филарет (Дроздов) сказал: «Что, скончался труженик?.. Помяни его Господи во Царствии Твоем!». По его благословению и по просьбе племянницы почившего похоронили его в ограде храма пророка Илии в Черкизове. Племянница его Мария была замужем за диаконом этого храма Никифором, причем диаконское место им было получено по ходатайству Ивана Яковлевича к митрополиту Филарету.